Одни говорят, что Кейл прибыла на Рунтерру верхом на огненной комете, расколовшей небеса, другие утверждают, что она восседала на сверкающем змееподобном драконе. Помимо этих существует еще множество других легенд о том, как Кейл оказалась среди смертных. Облаченная в сверкающий золотом зазубренный доспех, богиня-воительница прибыла из мира, раздираемого враждой, в поисках союзников, которые помогли бы ей победить в великой битве против дьявольских орд ее вероломной сестры. На планете Земля не нашлось ни одного воина, который отвечал бы ее требованиям, поэтому она отправилась на Рунтерру в поисках воинов металла.

Божественные речи Кейл были столь возвышенными, что она могла общаться со смертными лишь посредством грандиозных симфонических рок-опер, которые повествовали о ее незавидной судьбе. Безграничная скорбь ее оперных арий пронзала сердце каждого, кто их слышал, и в конце выступления все слушатели настолько проникались тоской, что падали замертво. Но, так как каждая композиция обычно длилась много часов, у них оставалось достаточно времени, чтобы привести свои дела в порядок перед смертью. И все-таки, даже несмотря на душераздирающие слова ее песен, никто из зрителей не мог по-настоящему понять глубину ее горя, никто не мог осознать масштабов ее скорби, не погибнув на месте.

Последнее живое выступление группы закончилось тем, что Мордекайзер истребил всех фрельйордских зрителей, и тогда Картус отдал Олафу роковой приказ – отбить "ритм, способный разделить мир", чтобы расколоть землю и сбросить на Мордекайзера высочайший пик ледяного царства. Когда гора начала рушиться и земля затряслась от падающих камней, члены группы разбежались по дальним уголкам Рунтерры, чтобы скрыться от гнева боевых королев Фрельйорда и избежать кровной вражды.

Картус обосновался в Билджвотере, где принялся зарабатывать на жизнь тем, что, облачившись в балахон, отпевал усопших во время панихид. Как ни странно, это положительно сказалось на местных жителях – люди начали лучше заботиться о своем здоровье, чтобы их семьям не пришлось проходить через такое испытание. Тогда Картус решил сменить сферу деятельности – он начал ездить по убогим злачным питейным заведениям, где выступал на поминальных попойках по убитым пиратам, разбавляя морские песни шанти своими похоронными песнопениями. На горизонте уже маячили безумие и безвестность, но тут в своей лучезарной форме в Билджвотер прибыла Кейл.

Она услышала в его отчаянных песнях бесконечное страдание и поняла, что Картус сможет понять ее скорбь. Их знакомство закончилось горестной попойкой – ночью кутежа, готической поэзии и оперного пения. Мужчины и женщины Кровавых доков бросались в кишащий чудовищами океан – лишь бы не слышать скорбный дуэт. В конце концов Картус и Кейл дали Клятву вокалистов – преодолеть все невзгоды и стать сильнее. Все-таки грустить лучше вдвоем, а не в одиночку.

Согбенный, в надвинутом на глаза капюшоне, Йорик после кровавой резни во Фрельйорде отправился на юг и не останавливался, пока не добрался до выжженных солнцем пустошей Шуримы. Солнечный свет был ему в новинку – раньше он избегал его, боясь, что люди будут шарахаться от лица, к которому не привыкла даже родная мать. Он занимался раскопками гробниц давно ушедших императоров, что позволяло ему большую часть времени проводить в темноте подземелий – и это, безусловно, было по душе другим рабочим.

Его уникальная бас-гитара с легкостью дробила песчаники Шуримы, но зачастую в процессе возникал и побочный эффект – из-за разжижения песков многих рабочих, занимавшихся раскопками гробниц, погребало заживо. И все же эти несчастные были не прочь умереть – лишь бы перестать слушать человека, в компании с которым заскучал бы даже камень. В конце концов ему запретили появляться на каких бы то ни было раскопках во всей Шуриме. После многих месяцев, проведенных под землей с давно умершими правителями, Йорик понял, что тоже хочет быть похоронен в песках.

Он углубился в материковый грунт, где построил свой собственный мрачный мавзолей. Он замуровал себя в гробнице, куда не мог проникнуть даже лучик света, и приготовился провести тысячелетия, наслаждаясь одиночеством. Йорик спал под пустыней, пока его гробницу не открыли Картус и Кейл. Два певца убедили Йорика, что тысячелетия прошли, а те, кто хотел его смерти, уже и сами мертвы.

Погребение Мордекайзера под горой во Фрельйорде вдохновило Сону, и, в то время как остальные члены группы в отчаянии разошлись по дальним уголкам Рунтерры, она загорелась желанием сочинять возвышенные симфонические рок-оперы. Она отправилась в путешествие по величайшим храмам мира (и за его пределами), но так и не смогла найти подходящее место, акустика которого довела бы звучание ее музыки до громкости космических масштабов. Великие ледяные храмы Фрельйорда были закрыты для Соны, поэтому она присоединилась к проклятой команде ''Змеиного пира'' в их путешествии к вулканическим островам в неизведанных водах к востоку от Билджвотера.

Жуткая команда корабля быстро убралась восвояси, когда Сона расчехлила свои клавишные инструменты и принялась сооружать собственный остров – с присущей ей мелодичной брутальностью. Своей музыкой созидания Сона поднимала из глубин вулканические острова и выплавляла из лавы огромные органные трубы, которые делали ее игру все громозвучнее. Их мелодии были так мощны, что разносились между мирами и топили целые континенты (из-за этого запланированный концерт на Атлантиде так и не состоялся). Окруженная могучими вулканами, Сона вызывала из самого сердца планеты адское пламя, охватывавшее небеса. Но, какой бы великолепной ни была ее музыка, Сона жаждала большего. Ей требовался аккомпанемент из демонического воя внеземных гитар и раскатистого грома ударных с басом.

Несмотря на то, что шептал ему внутренний голос, Олаф не остался вместе с Мордекайзером, когда на того падала гора. Любимый собутыльник Олафа Йорик отправился на юг, поэтому, чтобы залить горе о своем последнем, как он тогда думал, концерте, Олаф решил упиться вусмерть самым крышесносным пойлом Рунтерры. В пути он завел себе приятеля по имени Грагас, с которым добрался до трущоб Зауна, а там уже начал накачивать себя крепчайшими коктейлями Сточных ям, хвастаться днями былой славы и задирать головорезов, усиленных химтеком.

Он постоянно изыскивал способы показать окружающим свое мастерство барабанщика, колотя по всему, что попадало под руку, и в конце концов его втянули в незаконные бои без правил между големами. Встретившись лицом к лицу с химтековыми великанами, Олаф понял, что его врожденный талант бить по барабанам можно использовать и для того, чтобы крушить на запчасти механические создания. Из боя в бой он сражался с опаснейшими противниками, пока его не настиг металлический молот Драго, одного из самых смертоносных творений Виктора. Но, прежде чем его враг нанес смертельный удар, хрустальная сфера, в которой находился пересаженный мозг голема, разлетелась на куски от пронзительного вопля. Олаф, ревущий от ярости из-за того, что ему не дали умереть, вскочил на ноги, готовясь снова нанести удар. И тут он увидел череп своего старого вокалиста.

Когда на Мордекайзера рухнула гора, он счел это знаком самих богов металла и решил, что его демоническая цель нести металл в массы достигнута, а уровень его металла достиг высшей точки. Его силовые аккорды начали разрушать саму ткань мироздания, поэтому вселенная покарала его горой. Славный конец для верховного жреца металла.

Мордекайзер знал, что когда-нибудь он переродится и восстанет из расплавленных обломков рухнувшего пика былым и грядущим королем металла. Но время шло, и он начал засыпать. Те, кто жили в глубокой тени рушащейся горы, сторонились дурного пика из черного металла и проклятых камней. На его вершине из скалы торчала блестящая обсидиановая рукоятка рычащего топора. Со временем это проклятое место обросло легендами – легендами, которые гласят: вытащивший топор из горы станет тем, кто воссоединит вестников новой эры металла.

Когда гора наконец содрогнулась и рухнула, все увидели дерзкого бога рока. Мордекайзер встал, чтобы поприветствовать великана, вытащившего топор из скалы, но увидел своих старых товарищей по группе в сопровождении пылающей валькирии из потустороннего мира. Картус протягивал ему топор, острые струны которого подрагивали от нетерпения.